Сергей Лифанов - Те Места, Где Королевская Охота[Книга 1]
— Никто тебя не пугает. Я просто объясняю… Ладно, теперь следующий вопрос. Тебе это, полагаю, будет более интересно.
Тон, которым это было произнесено, насторожил Алики. Но такого, что сказал Рет — Ратус потом, она просто не могла себе и представить!
— Сейчас у меня здесь, — невидимка Рет — Ратус постучал пальцем по подоконнику, — побывал мастер Каламе. Он просил твоей руки для своего сына Катрея.
Алики подняла голову и опустила челюсть.
— Я, конечно, сказал, что подумаю, но думать тут, в общем–то, не о чем, — ровно продолжил Рет — Ратус. — Можешь считать себя невестой. Сейчас в приемной напишешь прошение об увольнении в запас и отдашь Саиру. До свадьбы можешь жить здесь, так что дату увольнения мы уточним позже. Все, теперь можешь идти, — закончил он, словно поставил точку.
Он наконец переместился и стал видимым. Прошел к столу, сел.
Алики проследила его движения, и когда он открыл какую–то папку и стал читать, она сказала не менее твердо, чем говорил он:
— Я не пойду за него замуж. Я его не люблю.
— Кажется, об этом я тебя не спрашивал, — заметил Рет — Ратус, не поднимая головы.
— Вы не имеете права выдавать или не выдавать меня замуж! — выкрикнула девушка.
— Имею, — сказал он просто. — Я имею на тебя множество прав, о которых ты не подозреваешь. За непослушание я могу подвергнуть тебя телесным наказаниям, здесь, во внутреннем дворе, на виду у всех. Я имею также право повесить тебя там же без суда и следствия, и никто не спросит у меня отчета. Так что спорить со мной не стоит.
— Хорошо, я не спорю, — выдавила из горла Алики. — Но вопросы–то я задавать могу?
— Тебе что–то не ясно? — он поднял наконец глаза.
— Да. Почему я должна выйти замуж за Каламе Катрея?
Рет — Ратус пожал плечами.
— Насколько я знаю, никто другой твоей руки больше не просил. Или у тебя есть иной кандидат?
— Нет.
— Вот видишь, — глаза его снова уставились в бумаги.
Алики покусала губы:
— Хорошо, тогда я задам вопрос так: почему я вообще должна выходить замуж?
— Хороший вопрос, — согласился Рет — Ратус. Он посмотрел на Алики очень серьезно. — Вот тебе на него хороший ответ: потому что мне тебя, дурочку, жалко. Потому что когда ты села в мою карету там, на почтовой станции, я принял на себя обязанность думать о твоем благе. И я накормлю тебя этим благом по самые уши, даже если ты будешь давиться.
Алики спросила:
— Вы не желаете, чтобы в вашей коллегии служили женщины?
Рет — Ратус ответил:
— В моей коллегии служат именно женщины. А вот невинным девочкам в ней делать нечего.
— Вы сердитесь из–за господина Годола?
Рет — Ратус покачал головой:
— Нет. Просто ты упустила неплохой шанс хорошо устроиться. Правда, я сам виноват — не подумал, что господину Годолу может приглянуться такая заурядная девица, как ты, а следовало бы предусмотреть такой вариант. И заранее тебя проинструктировать.
— Проинструктировать? — ядовито переспросила Алики. — Проинструктировать, как доставить больше удовольствия высокородному господину Годолу?
— Именно так, — кивнул Рет — Ратус. — Пожалуй, и сейчас, накануне свадьбы, мне следует взять на себя родительские обязанности и объяснить кое–какие аспекты семейной жизни.
— И показать на практике? — дерзнула Алики. — Право первой ночи у вас тоже, наверное, имеется, а?
Рет — Ратус несколько секунд молча смотрел ей прямо в глаза, и Алики не вынесла этого.
— А теперь послушай, что я тебе скажу, — услышала она. — Ты не шлюха из солдатского борделя, а обыкновенная домашняя девочка, и в мои руки попала случайно. И случайно наткнулась на тайну. Тебе это понравилось. Тебе захотелось приключений… Тебе понравилось играть в агента Гитион? А ты знаешь, что это значит? Ты ведь пока не агент, так — заготовка для агента. Но если ты захочешь стать агентом, знай, что для этого я сначала должен буду уничтожить тебя. Должен буду смять Алики Гитион и вылепить из того, что от нее останется, то, что мне будет необходимо. А потом еще раз смять и вылепить то, что мне будет нужно в следующий раз. И так постоянно. Ты больше не будешь принадлежать себе — тобой буду распоряжаться я. Ты будешь делать то, что скажу я. Ты будешь ложиться под того, под кого укажу я. Ты будешь думать то, что прикажу я. И слов «не хочу» и «не могу» для тебя существовать не будет… Ты этого хочешь?
— Нет, — буркнула Алики в ответ, не поднимая головы.
Рет — Ратус больше ничего не говорил, и когда Алики посмотрела на него, он опять сидел и читал бумаги. Ни самой Алики, ни несостоявшегося агента Гитион для него просто уже не существовало. Зачем? — слово уже было сказано, все решено.
— Благодарю вас, сударь, мне все понятно, — сказала она, глядя в сторону. — Я могу идти?
Он кивнул и перелистнул страницу.
Алики встала и с удивлением обнаружила, что ноги слушаются ее плохо; на непослушных ногах они вышла в приемную.
— Получила? — сочувственно встретил ее Саир. — Водички налить?
Она опустилась на стул, тот самый, на котором дремала в свое первое здесь появление. Воду выпила, не заметив.
— Пожалуй, надо завести пузырек с валерьянкой, — сказал Саир. — Что, сильно ругал?
— Сказал, что выдает меня замуж, — прислушиваясь к своим словам, будто со стороны ответила Алики.
— Да ну? — удивился Саир. — А со службой как?
— Сказал, что увольняет в запас, — произнесла Алики. — Дай мне бумаги, велено писать прошение.
Саир внимательно посмотрел на нее и выдал требуемое.
Написать прошение, точнее — заполнить соответствующий бланк было делом трех минут. В основном Алики ставила прочерки, так как послужного списка у «заготовки для агента» не было и быть не могло.
Все эти три минуты Саир пыхтел над чем–то за своим столом, а когда Алики отдала ему прошение, он пробормотал:
— Ты это… Ты сходи к майору, постреляй… Помогает.
Алики решила последовать совету, и действительно помогло. Майор Гиеди мог быть доволен своей ученицей: каждый раз, наводя аркебузет на цель, Алики видел перед собой лицо Рет — Ратуса и поэтому стреляла с большим воодушевлением, практически не промахиваясь. После чего — время позволяло — она заглянула еще и в гимнастический зал, но долго там не задержалась, ограничившись тем, что согласилась на предложение красавчика–поручика показать ей несколько специфических приемов рукопашного боя, якобы могущие помочь ей избежать неприятностей при встрече с каким–нибудь потенциальным покусителем на ее девичье достоинство. При проведении первого же приема ответила нахалу вполне даже не предполагаемому коротким контрприемом, известным любой женщине, и, оставив беднягу в скрюченном состоянии и с выпученными от боли и удивления глазами, гордо удалилась. (Есть, знаете, у мужчин особая болевая точка, только нужно своеобразное вдохновение, чтобы врезать по ней коленом.)
Так что состояние духа ее к полудню на Ратушной площади было вполне боевое. Теперь, когда она получила более чем исчерпывающие объяснения, что она есть такое, уже можно даже было не беспокоиться о своем трепетном отношении к господину Годолу. Ну и что, что он аристократ высшей пробы? Да пусть самой высшей!.. А она женщина! Больше того: она — девушка! И после того, что произошло, она не обязана вести себя с ним по–прежнему. Тем более жаловаться — фи!.. И потом, ну какие неприятности он может ей доставить: отправить в тюрьму? на виселицу? Ну и что? Хуже, чем перспектива насильственного брака для настоящей девушки быть не может. А уж этого от нее не добьется никакой Рет — Ратус! Тем более какой–то там господин Годол.
Конечно, такое расположение духа вовсе не означало, что, когда тот же неизменный черный сюртук распахнул перед ней дверцу кареты, Алики впорхнула в нее и уселась на привычное место, после чего уставилась в окно, не обращая ни малейшего внимания на своего спутника. Дура она, что ли?
Не нагло, но спокойно, без всегдашней робости, Алики ступила на подножье, поздоровалась с господином Годолом, и села. Но при этом она демонстративно расправила юбки — раньше она себе такого не позволила бы — пошевелиться боялась!
Увы, это ее маневр не произвел ни малейшего впечатления. Господин Годол даже не обратил на него внимания, и Алики так и пришлось посматривать в окно на мелькающие поднадоевшие уже пейзажи Столицы, выходить локоток о локоток с господином Годолом и молча дефилировать по подсыхающим от весеннего солнышка улицам.
Алики уже начала понемногу нервничать — сказывалось напряжение сегодняшнего утра, — но сюрпризы отпущенные ей Небом на сегодня, еще не кончились.
(Она даже не подумать не могла, что они только–только начинаются.)
Прошло около трех часов после начала поездки и близилось традиционное время перекусить, когда господин Годол вдруг нахмурился, глянул в окно и тут же постучал набалдашником трости в переднюю стенку кареты. Та так резко остановилась, что Алики помимо воли схватилась за руку господина Годола, чтобы не упасть. Тут же она отдернула руку и собралась начать извиняться, но господину Годолу было, как всегда, все равно. Он небрежно кивнул и тут же обратился к распахнувшему дверь неизменному черному сюртуку:
